Фортуне де Буагобей - Дело Мотапана
Комиссар поклонился и вышел. Адриан де Куртомер исполнил свой служебный долг. Он недолго ждал обвиняемого. Тюрьма при префектуре находилась рядом со зданием суда. Не прошло и четверти часа, как ввели Жюльена де ля Кальпренеда. Куртомер все еще прохаживался по кабинету. Допрос положено вести сидя, и Адриан де Куртомер собрался было сесть, желая показать Жюльену де ля Кальпренеду, что тот находится перед должностным лицом. Но Жюльен не дал ему дойти до кресла. Он подошел, сверкая глазами, и резко сказал:
— А! Это вы, милостивый государь! Вы знаете меня и велели притащить сюда, как вора!
Следователь без малейшего волнения занял свое место и указал Жюльену на стул. Тот запальчиво продолжал:
— Это по вашему приказанию на меня надели кандалы, чтобы привести из тюрьмы в ваш кабинет?
— Нет, это общее правило, принятое, чтобы не допустить побега. Садитесь и отвечайте на вопросы, — строго проговорил Куртомер.
Жюльен оттолкнул ногой стул, скрестил руки и сказал с пренебрежением:
— Отвечать вам! С какой стати? Очевидно, вы считаете меня виновным, раз не отказались в этом участвовать… Вы ничего от меня не добьетесь!
Куртомер остолбенел от этих слов: он ожидал всего, кроме категорического отказа отвечать. Он не знал Жюльена де ля Кальпренеда, не имел никакого представления о его гордой, горячей натуре, которая не поддавалась принуждению. И подумал, что отказ с его стороны был только расчетом.
— Я не могу заставить вас говорить, — сказал следователь холодно, — но могу заставить выслушать меня. Я прочту вам обвинение.
— Это совершенно ни к чему. Я его знаю. Меня обвиняют в том, что, как следует из показаний господина Дутрлеза, я украл у Мотапана ожерелье.
— Вам устроят с ними очную ставку.
— Прекрасно! Я скажу Дутрлезу, что он дурак, а Мотапану — что он негодяй.
— Грубость вас не оправдывает.
— Я и не пытаюсь оправдаться. Это вы должны доказать мне, что я виновен.
— Вы вступаете на опасный путь. Я не имею против вас никаких предубеждений. К тому же я не допрашиваю вас, я беседую с вами.
— Мне все равно!
— Хорошо, на сегодня достаточно. Я даю вам время подумать. Дня через два я заслушаю свидетелей и опять вызову вас, тогда вы решите, стоит ли упорствовать. Тем более что это может вам только навредить. Я запишу, что вы отказались отвечать. Назовите мне свои имя и фамилию…
— Вы их знаете!
— Вам известно, что это формальность.
— Я не желаю подчиняться формальностям.
Следователь не мог скрыть раздражения, но не настаивал и сказал, обращаясь к делопроизводителю:
— Напишите, что обвиняемый не захотел отвечать ни на один из моих вопросов. Потом напишите приказ в тюрьму.
— Могу я узнать, что это значит? — иронически спросил Жюльен.
— Вы были только обвиняемым, а с этой минуты вы подсудимый.
— А если вам удастся сделать из меня осужденного, вы, без сомнения, получите повышение!
Это было уже слишком. Куртомер не выдержал.
— Уведите подсудимого! — сказал он жандарму.
Жюльен надел шляпу и, повернувшись к двери, дерзко сказал на прощание:
— Пожалуйста, поклонитесь от меня маркизе де Вервен, — и вышел, высоко подняв голову.
Адриан де Куртомер был ошеломлен. Добрый делопроизводитель тоже казался потрясенным: никогда за всю свою карьеру он не видел, чтобы кто-нибудь вел себя так на допросе.
— Что вы об этом думаете, Богамон? — спросил Адриан.
— Я думаю, что виновные обычно не бывают столь самоуверенны, — не колеблясь, ответил Богамон.
— Стало быть, вы думаете, что этот молодой человек не виновен?
— Я не позволяю себе судить об этом деле.
— А вы не допускаете, что его дерзость — только тактика? Он отказался отвечать, чтобы выиграть время. Может быть, он надеется, что его спасет влияние отца… и друзей его отца. Но он ошибается! Какие свидетели вызваны сегодня по другим делам?
— По делу Пети-Монруж… непредумышленное убийство.
— Велите их позвать. Я займусь делом Кальпренеда, когда выслушаю донесения комиссара, посланного на улицу Роше.
Делопроизводитель исполнил приказ, и следователь мужественно начал дознание по одному скучному делу. Речь шла о драке между пьяницами, один из которых был убит у дверей кабака. Куртомер терпеливо выслушал пятерых или шестерых негодяев, показания которых были весьма сомнительны, и закончил дознание, когда явился полицейский комиссар. Куртомер немедленно принял его и спросил:
— Ну что?
— Уехал утренним поездом в Испанию. Это некто Мартен, прежде державший игорный дом в Гамбурге. Я спросил, что он делал в Париже, и консьерж уверил меня, что у него не играли. Я произвел в квартире обыск, но не нашел никаких следов рулетки. Правда, он мог увезти все с собой.
— Очень жаль, что этого не сделали вчера вечером. Надо телеграфировать, чтобы его задержали на границе.
— Я непременно это сделаю, но, если вы позволите мне выразить свое мнение, я скажу, что искать надо у ювелиров. Я не сомневаюсь, что ожерелье заложено или продано. История о восемнадцати тысячах франков, выигранных в игорном доме, — ложь. Восемнадцать тысяч — это та сумма, которую должен был заплатить за него ювелир. Мотапан оценивает эту вещь от двадцати пяти тысяч до тридцати. И он уверяет, что это ожерелье невозможно спутать ни с каким другим. Он привез его из Индии, где оправу делают не так, как во Франции.
Следователь наклонил голову. Он чувствовал, что Жюльен непременно будет осужден. Что же сказать маркизе де Вервен?
— Имеются сведения об истце? — спросил он только для того, чтобы скрыть свое замешательство.
— В префектуре есть сведения о Мотапане, я их сегодня изучил. Он уже двенадцать лет в Париже и вскоре после приезда выстроил дом на бульваре Гаусман, в котором живет и теперь. Ему пятьдесят три года, он не женат. Титул барона купил в Италии.
— Очень хорошо, но откуда он приехал во Францию? И что он делал прежде?
— Он приехал из голландских колоний, с Явы, где благодаря торговле нажил значительное состояние. Сначала он был капитаном в торговом флоте…
— Он француз?
— Его родина — Иль-де-Франс.
— Стало быть, он английский подданный. Какую жизнь он ведет в Париже?
— Очень уединенную. Почти ни с кем не видится… иногда бывает у своих жильцов, но у себя не принимает. Впрочем, против него ничего нет. Два или три раза он отлучался из Парижа на шесть или восемь месяцев: у него какие-то дела за границей. Но вот уже три года он никуда не выезжал.
— Я сделаю выводы, когда допрошу его, — решил Куртомер. — Я его уже вызвал. Прошу немедленно начать поиски у ювелиров. Если вы отыщете ожерелье, дело может быть улажено. Мотапан, вероятно, согласится забрать жалобу, и это было бы неплохо, поскольку обвиняемый принадлежит к уважаемому семейству. Вы сказали, что это ожерелье легко узнать?
